черниговская зачем мы мозгу читать
Черниговская зачем мы мозгу читать
Art Traffic. Культура. Искусство запись закреплена
Лекции Татьяны Черниговской: мозг, интеллект, мышление, культура, искусство
«Мы смотрим глазами, а видим мозгом, мы слушаем ушами, а слышим мозгом, мозг должен быть подготовлен к искусству. »
1. «Музыка и мозг» (2018)
2. «Для чего нужно искусство?» (2015)
3. «Творчество как предназначение мозга» (2016)
4. «Человек в цифровом мире» (2018)
5. «Вся вселенная в человеческом мозге» (2011)
Татьяна Владимировна Черниговская – российский ученый в области нейронауки и психолингвистики, а также теории сознания. Популяризатор науки. Доктор филологических наук, доктор биологических наук, член-корреспондент РАО, профессор Санкт-Петербургского государственного университета, заведующая лабораторией когнитивных исследований.
1. «Музыка и мозг» (2018)
«Музыка приучает мозг человека к концентрации, к выделению слухового сигнала из некого общего фона, к чувствительности к ритму, к очень маленьким изменениям в спектрах. Она делает очень серьезную работу, более серьезную, я бы сказала, чем речь. »
Введение: как устроен, как работает и как исследовали мозг раньше
Как связан мозг и искусство
Развенчание стереотипа про правое и левое полушарие
Математика или музыка язык мозга?
У художников действительно другие мозги — какие?
Как работает мозг слушателя
Почему каждого ребёнка надо с раннего детства учить музыке?
Как работает мозг музыканта?
Как великие открытия связаны с музыкой?
Проблема сознания
2. «Для чего нужно искусство?» (2015)
Творчество, интеллект, мозг. Лекция одной из самых ярких представительниц российской когнитивной науки Татьяны Черниговской – профессора, доктора филологических и биологических наук, заведующую лабораторией когнитивных исследований СПБГУ и неутомимого популяризатора науки, одной из немногих, кто работает сегодня в междисциплинарной области когнитивистики — на пересечении лингвистики, психологии, искусственного интеллекта и нейронаук.
3. «Творчество как предназначение мозга» (2016)
Одна из лекций Татьяны Черниговской, в которой она объясняет, какое значение для мозга имеет творчество. Слушатель узнает по какой причине общая шкала измерения способностей не применима к гениям (ЕГЭ, IQ) и почему разделение людей на левополушарных и правополушарных не имеет никакого значения. Как музыка меняет мозг на функциональном уровне и почему у музыкантов меньше шансов встретить в старости «Альцгеймера» и «Паркинсона». Как и зачем нам стоит научиться снимать когнитивный контроль, то есть позволять мозгу думать, о чем он думает, и многое другое.
4. «Человек в цифровом мире» (2018)
Профессор Факультета Татьяна Черниговская выступила с лекцией «Человек в цифровом мире». Мы ступили в новую цивилизацию, которая бросает нам антропологический вызов. Как человек будет жить в этом мире? Сможет ли противостоять или сотрудничать с и искусственным интеллектом? Насколько естественный интеллект похож на искусственный (или наоборот)? Эти и другие вопросы стали предметом обсуждения.
5. «Вся вселенная в человеческом мозге» (2011)
Российский ученый в области нейронауки и психолингвистики Татьяна Черниговская — прекрасный спикер. Она как никто другой умеет увлекательно рассказать об удивительных свойствах нашего мозга. «Мозг выдержит все, что угодно, потому что мощнее, чем мозг, во Вселенной ничего нет, по сложности он может быть сравним только с самой Вселенной. У нас в голове больше ста миллиардов нейронов, еще в 10 раз больше глиальных клеток, которые окружают эти нейроны, а каждый нейрон может содержать более 50 тысяч связей с другими нейронами. Если все это пересчитать, то получится квадриллион. Ситуации, при которой мозг чего-то не выдержит, просто нет», — считает Татьяна Черниговская.
Татьяна Черниговская: «Зачем книга мозгу?»
Вопрос – а зачем ребенку читать книги – из абсурдных как-то незаметно перешел в разряд естественных. Родители на чтении книжек больше не настаивают. И напрасно. Почему? Отвечает специалист в области нейролингвистики Татьяна Черниговская.
– Татьяна Владимировна, зачем книга нужна мозгу?
– Мозгу, как и всему другому, нужна пища. Только когда организм питается чем-то, то это материальные вещи, а мозг питается информацией, которая происходит из идеального мира. То есть она не состоит из белков, жиров и углеводов.
Книга является такой пищей, причем одной из лучших.
– Есть ли альтернатива книге для мозга, сейчас или в недалеком будущем: интернет или технологии прямой закачки, 25‑й кадр?
– 25‑й кадр – это разговоры на кухне, никакого отношение к жизни они не имеют, а что касается остальных перечисленных вами вещей, то они не являются альтернативой книге.
Потому что, строго говоря, все равно – читаете вы бумажную книгу, или это свиток, написанный на шёлке, или папирус, или интернет.
Но тип процессов, которые происходят, когда вы читаете электронные ресурсы, другой.
Ну, например, я недавно – а именно позавчера, – узнала от очень крупного детского офтальмолога, что если раньше приходили дети, которым дали в глаз во время выяснения отношений во дворе, то теперь таких детей почти нет.
А приходят – массово – дети с близорукостью. Эта близорукость вызвана тем, что они круглосуточно смотрят в разные гаджеты, планшеты, телефоны и так далее. И это другая работа – не только мозга, но и глаза.
– Зачем вообще человеку и человечеству нужна книга в эпоху информационного цунами?
– Книга – вы имеете в виду, зачем человеку нужна традиционная книга? Может быть, много людей, которым она вовсе и не нужна, но поскольку я сноб, то мне важно держать в руках книгу.
Я пользуюсь, к сожалению, в больших количествах электронными носителями. То есть я провожу в компьютере очень много часов в день, увы – и потому что просто такой мир, никуда не денешься: я пишу в компьютере, я читаю научные статьи в компьютере и так далее.
Мне никогда в голову не придет читать Гоголя или Бродского в компьютере. Если вдруг такое придет, я пойду сдаваться врачам, я решу, что я сошла с ума, потому что это совершенно другое занятие.
Это не черпание информации, а это изысканная изящная работа. Можно рассматривать альбом с дешевыми репродукциями, а можно пойти в Эрмитаж или в Прадо и смотреть оригиналы – вот, выбирайте.
– Это мозг вытесняет книгу как ненужный элемент реальности, или снижение количества читателей имеет другую причину?
– Мозг здесь абсолютно ни при чем. Здесь причина – общее падение культуры на планете, вот что здесь причем. Что все согласны на фастфуд вместо хорошего шеф-повара.
То есть, если мы согласны заниматься глупостями, есть попкорн и превратиться в стадо – тогда все в порядке.
– Могут ли книги являться инструментами стимулирования нейрогенеза, или возникновение новых нейронов возможно только в ситуации практического нового опыта?
– Всё, с чем сталкивается мозг, абсолютно всё – как хорошее, так и плохое, влияет на нейрогенез. Новые нейронные связи образуются каждую секунду. Вот мы сейчас разговариваем – и как у вас, так и у меня, довольно много всего уже загнулось, а также образовалось, это просто жизнь мозга так выглядит.
Другой вопрос: какие связи мы хотим, чтобы образовались.
Это сложные ассоциативные связи того человека, который много читал, много видел, много думал, пил разные напитки, слушал разную музыку, включая шум прибоя – и тогда у него поле, на котором идут ассоциации, широкое, большое и богатое.
А если он только смотрит в такое окошечко телефона, то тогда нечего обижаться. Тогда у него будет такой мозг плохой.
Единственное, чего мозг не умеет – это не учиться, вот это точно. Он не умеет не учиться, он учится всё время. Но всё зависит от того, что ему подсовывают для учения.
Ему подсовывают высокого класса пищу или низкого класса? Вот, соответственно, такой и будет мозг.
– Можно ли рассматривать работу мозга живого человека отдельно от сознания, создаёт ли мозг мысли, или это делает сознание?
– На этот вопрос у меня ответ простой. Никто не знает, что такое сознание. Если вы найдете людей, которые вам скажут, что они знают – ухмыльнитесь. Нет договоренности о том, что мы будем считать сознанием.
Огромный разброс мнений на эту тему – от простой реакции на что-нибудь, и есть люди, это крупные ученые, которые считают, что сознание присуще всему живому. На мой вопрос: а как насчет инфузории-туфельки, ей тоже присуще сознание? Отвечают: да, только простое.
Понимаете, если мы встаём на такую позицию, вообще тогда мы прекращаем разговор, это бессмысленная беседа. Если мы говорим о том, что сознание – это очень сложная вещь, то тогда мы должны признать, что большинство людей, населяющих планету, сознанием не обладает.
Поэтому на ваш вопрос нельзя ответить. А косвенно я могу ответить вот что. У нас нет никаких свидетельств того, что сознание может появиться где-то, кроме мозга. Но это не значит, что это окончательное слово.
Мне часто задают вопрос: может быть, сознание вообще где-то летает, а мозг – это приемник, который хватает это все? Может быть и так.
Но поскольку наука – это такое занятие, которое требует доказательств, а доказательств нет – и нет ничего, чтобы намекнуло на то, что они могут появиться.
Научным способом мы такую информацию получить не можем – как минимум по той причине, что наука подразумевает повторяемость явлений, статистическую достоверность и проверяемость. Всё это здесь проверить нельзя.
Даже если вы мне скажете, или я вам скажу (совершенно не важно, кто кому), что я получила информацию из космоса – это ничего не стоящие заявления, потому что ни вы, ни я не сможете это ни доказать, ни опровергнуть, с этим вообще ничего нельзя сделать.
Тысячи свидетельств от творцов, кроме Главного, от художников разного плана, свидетельствующих о том, что они чуть ли не отрицают свое авторство.
Масса поэтов, которые (ну просто это дикое количество свидетельств) говорят о том, что я проснулся ночью, что-то такое вроде бы написал, не вполне уверен, что я вообще просыпался, а потом утром они смотрят на лист бумаги, на котором написано гениальное стихотворение, и они в недоумении.
Такого много, что это такое – очень трудно сказать. Но научным образом я бы, пожалуй, ответила так: всякие открытия и такие состояния каких-то интеллектуальных или художественных прорывов проходят не в ясном сознании, вот это мы знаем.
Они проходят в каком-то тумане таком, когда ты вообще ничего не контролируешь. И поскольку ты не контролируешь, то это вызывает вот ощущение этих людей (я повторяю: этого много), что это кто-то другой делал, что я только записал, то есть как бы рука моя тянется к перу, а перо к бумаге, что называется, а кто пишет, кто автор-то?
Это очень сложные вопросы, и всё, что я сейчас сказала – это без мистики. Понимаете, когда говорят «муза приходила» или «муза меня покинула» – это не метафоры, а в буквальном смысле, появилась и его рукой водила… Словом, творческий процесс загадочен.
– Может ли мозг отдыхать во время чтения книг, или чтение – это нагрузка и работа?
– Если это чтение не глазами, а мозгом. Потому что, если у вас какие-то проблемы – например, вы что-то переживаете, но при этом вы читаете, вы можете прочесть несколько страниц, при этом вы будете их перелистывать, то есть глазами вы их прочли, но мозгом вы их не прочли, то вы под пыткой не скажете, о чем сюжет.
То есть это было просто такое механическое сканирование текста – ну, просто как любой аппарат, просто глазами, и в этом случае мозг вообще занят другой работой, то есть это профанация.
А если это настоящее чтение, то я не знаю, как это назвать: работой или отдыхом, то есть если мы читаем чудесную литературу, то отдых ли это – я не уверена.
Я вообще не очень хорошо понимаю, что такое отдых. И я не уверена, что мозг знает, что такое отдых, потому что это смена занятий, понимаете.
Что из этого является отдыхом, а что работой – уж точно не формальная договоренность, что когда я слушаю музыку, то это как был отдых. А вы с чего взяли, что это отдых – может быть, это гораздо более сложная работа, нежели решение какой-нибудь математической задачи, я вполне допускаю такую вещь. Всё зависит от того, как слушать, и что вы делаете, пока вы слушаете.
– Является ли вредным или полезным чтение одновременно нескольких книг?
– Я думаю, это зависит от данного человека, точно нет ответа, точно «да» или точно «нет», вот такого ответа нет.
Это кто к чему привык, я бы так сказала, вот я всегда читаю несколько книг одновременно – и научных (что отдельная история), и даже художественных, я могу параллельно читать несколько книг, и я не знаю, честно говоря, хорошо это или плохо. Может быть, даже и плохо, но я так привыкла.
– Вы сказали, есть разница в чтении научной и художественной литературы – в чем разница?
– Разница в том, какую вы себе ставите цель, потому что если в научной книге – если это не философская книга, и не какой-нибудь очень сложный обзор, который разбирает подход к каким-то проблемам, а это как бы техническая вещь, то тогда моя, собственно, цель при чтении этой статьи или книги – выяснить, что человек делал, каким способом делал, что получил.
То есть у меня технически относительно простые – они, конечно, совсем не простые, но относительно простые задачи. А если я читаю художественную литературу – там огромное количество пластов.
Мы же не читаем для сюжета, это вот как раз ровно то, что сейчас в школах стали делать по всему миру, а именно дайджест с «Преступления и наказания». То есть в чем смысл: кто старушку хлопнул, так сказать. Нет, в чем задача?
Если говорить про сюжет, то это точно и не Достоевский, и не Толстой, и не все эти гении. Они не писали для сюжета.
Сюжет там есть, и вы за ним следите. Но вы также следите – вот я, скажем, довольно часто смотрю фильмы разных лет на тему Шерлока Холмса. Не потому, что я не знаю этот сюжет – давно они у меня в печенке сидят.
Но мне интересно, как они ходят, как они садятся, как они разговаривают, каким образом разговаривает этот персонаж и этот.
То есть у меня другая задача, и она очень сложна. Поэтому вот если я делаю такого рода работу, то это очень сложная работа, и совершенно неважно, на какую тему фильм. Но это же полностью относится к книге.
Отличаются ли эмоции в книге от реальных – я считаю, что нет, и меня поражает вот что.
Что люди – вообще такие существа, которые в отличие от всех остальных похожих наших соседей по планете живут в не меньшей мере вот в такой второй действительности, в таком вымышленном мире, чем в реальном материальном мире.
Мы с самого начала, как на свет появились, начали создавать произведения искусства. И они для нас играют почему-то очень большую роль. Мы переживаем по поводу чего-то, что описано в романе или в фильме еще больше, чем в реальной жизни, или уж точно не меньше.
А если говорить про мозг, то я могу абсолютно твердо сказать, что мозгу все равно – он реально испытывает это что-то, или он об этом вспоминает, или он это выдумывает.
И, кстати говоря, эту поразительную мысль высказала вовсе не я, а Иван Михайлович Сеченов, и было это в конце девятнадцатого века, когда никто про это ничего знать не мог.
Не было томографов, которые у нас сейчас есть, и которые с легкостью зафиксируют, если я очень сильно переживаю, а при этом ничего не происходит, то есть это мое внутреннее переживание.
Например, я вспоминаю какой-то там спектакль или сюжет какой-то очень мощной книги – вот томограф зафиксирует такую же мозговую активность, как если бы это происходило на самом деле.
Но Сеченов этого не мог знать. Поэтому он гений.
Только с помощью книг интеллект и развивается – или с помощью чего-то аналогичного, а именно хороших и умных разговоров с умными людьми.
Интеллект развивается с помощью переработки той интеллектуальной информации, которая поступает в ваш мозг из любых источников. Когда я говорила «любых», я имела в виду, что это может быть зрительная информация – это может быть слуховая, это может быть танец.
Ну, конечно, книга – главный игрок, о чем говорить. Важнее книги ничего нет в нашей цивилизации.
Даже если эта книга перестанет шуршать страницами, так сказать, а будет возникать в виде пикселей, то она от этого не перестанет быть книгой.
Хотя, повторяю, что касается меня, то мой выбор однозначный – я читаю книгу как книгу. Как привыкли читать, так и будем читать. Чем она старей, тем мне лучше. Каждый делает свой выбор…»
Татьяна Черниговская о генах и способностях: «Кто такие наши дети?»
Лекции Татьяны Владимировны Черниговской, российского ученого в области нейронауки и психолингвистики, неслучайно популярны. О тайнах мозга и вопросах воспитания детей она говорит не голословно, а опираясь на науку.
«Мы почему-то не задумываемся о вещах, которые на самом деле очень важны. Мы сами себя знаем, мы знаем, кто мы такие? И второй вопрос, который я в этой же связи обсудила бы: а мы знаем, кто такие наши дети, мы знакомы с нашими детьми?
Мы почему-то уверены в том, что если мы их родили, то уж право собственности точно наше, а это очень далеко от истины.
Дети – это инопланетяне, которые в этот мир попали определенным, всем понятным образом, но кто они такие, не знают ни они сами, ни мы.
А меж тем это чрезвычайно важно, потому что от этого зависит, как мы будем относиться к ним, чему мы будем их учить, отдаем ли мы себе отчет в том, какой баланс между генетикой и тем, куда они попали с этой генетикой.
Начну с взрослых. Своим студентам, особенно студенткам я говорю следующее: вы должны пойти в ванную комнату, закрыть ее на ключ, смыть всю косметику, никому не рассказывать про то, что вы сейчас увидите и услышите – это ваша личная информация, и постараться честно на себя посмотреть.
Посмотреть на себя в зеркало – как в прямом смысле, так и в переносном.
Посмотреть, я красива или нет; я умная или нет; я стерва или нет; я люблю быть на сцене и получать аплодисменты каждую минуту и комплименты, или я на самом деле хочу сидеть под зеленой лампой в комнате, вокруг чтобы были книги, и чтобы меня все оставили в покое и никогда не выходить ни на какую сцену, я не люблю публичную жизнь.
Вы должны также решить – не решить, а узнать: вы жаворонок или сова. Вот я, например, очень поздно узнала, что я сова. Потому что, как девушка из хорошей семьи и воспитанная в строгих правилах, я знала, что нужно рано вставать и сразу начинать заниматься делом.
По отношению ко мне это неправильно, потому что я сова. Это не значит, что я не могу работать утром, в том числе очень рано утром. Но если речь идет о работе, где должна быть максимальная отдача, где я должна придумать, очень сильно подумать, очень глубоко сконцентрироваться, раньше десяти вечера мне бесполезно начинать этим заниматься, это просто потраченное время.
Если бы я узнала об этом раньше, я бы этого времени потратила впустую гораздо меньше.
Я это говорю к тому, что от этого зависит, какую жизнь вы себе выберете, какая у вас будет профессия, где вы будете жить.
Хотите ли вы жить, условно говоря, в Нью-Йорке или в Москве, где все бурлит круглые сутки, и все несутся как чумовые, и очень большое количество связей, которые ты должен поддерживать, успевать и это, и это.
Или ваша жизнь совсем другая: вы хотите жить в деревне, и чтобы от вас все отстали. Это не значит, что вы обязательно будете козу доить, хотя и ничего плохого в этом нет, потому что потом можно делать прекрасный сыр, это значит, что вы не хотите носиться в этом многомиллионном мире среди также спешащих неизвестно куда людей.
Теперь вернемся к детям.
Те семьи, в которых больше, чем один ребенок, а желательно много детей, – знают, что, хотя у этих детей одни и те же родители, и эти родители – вы, но дети каким-то невероятным способом оказываются совершенно разными.
Один застенчивый, тихий, спокойный, тонкий, чувствительный и ранимый, а другой как танк несется, разбивая всё вокруг, и к нему нужно совершенно иначе относиться.
Пафос моей речи сводится к следующему: одинаковых людей нет на белом свете, это знают все.
Одинаковых мозгов нет на белом свете – это знает очень немного людей на земле.
Я недавно, кстати, читала пару статей – научных, не научно-популярных, и там все данные были выложены. Двух одинаковых мозгов нет.
Структура нейронной сети, мозг другой, и, даже если это абсолютные близнецы, у них два разных мозга. Это как отпечатки пальцев или роговица. Это научные данные: нет двух одинаковых мозгов.
Теперь тот факт, что у этих детей одни и те же родители, про которых мы говорим, свидетельствует только об одном: что у них одинаковые родители. Потому что это не значит, что у них одинаковые гены, это же сочетание генов.
У одного так собрался этот коктейль, а у другого иначе собрался этот коктейль, это первое.
Второе. Гены – это только начало, гены – это потенция. Конечно, если уж совсем не повезло и гены плохие – ну, ужасно жалко. Но если они очень хорошие, этого недостаточно.
Пример, который я студентам своим привожу, таков. Вам от бабушки с дедушкой может достаться рояль «Стейнвей» или скрипка Страдивари. К сожалению, надо учиться играть. Как на «Стейнвее», так и на Страдивари, а это воспитание и образование уже в буквальном, а не метафорическом смысле, нужно научиться жить с этими генами.
Нужно те потенции, которые Создатель вам через эти гены дал, использовать – дать возможность им развиться, и для этого нужны усилия. Они не сами развиваются.
Если бы Моцарт оказался не там, где он оказался, а в какой-то совершенно другой среде, мы не имели бы Моцарта. Никто бы, включая его самого, не узнал о том, что он абсолютный солнечный гений.
Поэтому нужно познакомиться с этими детьми, которых вы родили, посмотреть на них: что будем делать с этим, а с этим, что этому нужно, или обязательно через коленку всех? Вот того, который застенчивый, его куда: на джиу-джитсу отправить, что с ним надо делать? А какая цель, вы что – хотите его сломать?
Может быть и другой вопрос: нет, я не хочу его сломать, но хочу его сделать жизнеспособным. Поэтому некоторая доля насилия присутствует в любом образовательном процессе, как всем понятно.
Насколько я помню, даже таких абсолютных музыкантов, как Бах и Бетховен, по пальцам колотили, чтобы они все-таки играли, уже таких.
Но на самом деле история-то сложная, потому что как вы должны узнать: он Бетховен, или он просто средне способный человек? А вам для удовлетворения собственного тщеславия хочется научить его на клавесине играть.
То есть это не простые истории, они на два не делятся, это не то, что способный и неспособный, или там быстрый и медленный – это не так сочетается. Здесь очень много градаций.
Чем лучше мы узнаем как сами себя, так и наших детей, тем больше у нас шансов самим как-то с жизнью разобраться терпимым образом и помочь ребенку.
Наша задача – ему помочь правильно, в конце концов, узнать, кто он, найти ему подходящую школу.
Поместить его в подходящую среду, чтобы его окружали люди, которые ему не войну устраивают каждую секунду, а помогают ему. Это очень трудная работа.
Ну, и конечно, мы должны отдавать себе отчет в том, что одинаковых нет, и что очень большой спектр, это не черное и белое, это спектр, очень сложный спектр.
Если вы соблюдаете то, о чем мы договорились – а именно, всё-таки на ребенка посмотрите, постарайтесь понять, кто он, и вам кажется, что, пожалуй, у него есть музыкальные данные, или, пожалуй, он хорош будет в спорте, то следующий шаг, который я бы сделала – это найти профессионалов.
Это всё-таки профессиональные вещи.
Но для того, чтобы вы могли сделать хотя бы первичный анализ, ребенок должен получить всю палитру возможностей. Всю – никогда не бывает, но какую-то палитру.
Понимаете, если вас спрашивают, любите ли вы фрукт фейхоа, а вы не знаете, что такое фейхоа, то как вы ответите? Для этого ребенка нужно учить всему.
Учить не для того, чтобы отчитаться, а учить в смысле дать возможность ему танцевать, и петь, и бегать, и прыгать, и лепить, и рисовать, и считать.
Ребенка, извините за банальность, его любить надо, потому что если ты его любишь, то тебе интересно на него смотреть, интересно с ним общаться – а значит, ты понимаешь, куда дело идет. А дальше должен вступить профессионал.
Потому что, если вы вдруг видите, что он подошел к роялю и играть начал – ну, конечно, его надо тащить в музыкальную школу, пусть они посмотрят. Может быть, вам кажется, что он сверхспособный, а они скажут, у что нас каждый день по сто человек таких приходят, ничего особенного.
Это не значит, что его не надо учить, но это уже значит, что не нужно все силы кидать на то, чтобы его моцартовские, так сказать, таланты проявились.
Я бы в финале сказала такое: если ты любишь этого ребенка, то значит, ты к нему внимателен.
Значит, тебе интересно с ним разговаривать, общаться, смотреть, как он двигается, что он делает, что он любит, что он не любит, а это уже очень значительный шаг. А следующий шаг – профессиональный».