произведения каких писателей тургенев перевел на французский
Произведения каких писателей тургенев перевел на французский
Вынужденный волею обстоятельств много странствовать по Европе, И.С. Тургенев стал своего рода посредником между русской культурой и европейской. Мопассан называл его гениальным романистом, изъездившим весь свет, знавшим всех великих людей своего века, прочитавшим все, что только в силах прочитать человек, и говорившим на всех языках Европы так же свободно, как на своем родном.
Тургенев настойчиво пропагандировал русских писателей, уже ставших знаменитыми в России, но мало знакомых немецкой, английской, французской публике. Прежде всего, это относится к произведениям Л.Толстого, Островского, Гончарова, Писемского, которые он рекомендовал издателям, для которых находил переводчиков. Случалось, что гонорары за переводы платил из собственных средств. Опекал и поддерживал он и молодых, как ему казалось, подающих надежды литераторов. Будучи человеком деликатным и мягким, Тургенев не мог отказать в просьбе прочесть рукопись, пристроить её, написать отзыв. Он умел разглядеть «искру Божию» в других только потому, что имел её сам.
Для материальной поддержки русской эмиграции Тургенев проводил литературно-музыкальные вечера, был учредителем первой в Париже русской библиотеки, одним из организаторов «Общества взаимного вспоможения и благотворительности русских художников в Париже», часть доходов которого шла через консульство в помощь русским подданным.
Подвижническая популяризаторская и пропагандистская деятельность Тургенева теми же писателями воспринималась далеко не однозначно. Однако он считал её единственно правильной и во благо России. Не случайно в Париже его прозвали «послом русской интеллигенции».
Много сделал Тургенев для знакомства России с европейскими авторами, в первую очередь – французскими: Э.Золя, Г.Флобером, Г.Мопассаном, А.Доде и другими.
В 1874 году Тургенев, Э. Гонкур, Г. Флобер, Э. Золя, и А. Доде создают кружок «пяти освистанных литераторов» и ежемесячно собираются на совместные обеды. Здесь, по воспоминаниям многочисленных очевидцев, Тургенев блистал эрудиций, «величайшим очарованием и занимательностью устных рассказов и бесед». Он приносил на собрания книги Пушкина, Суинберна, Гете, легко переходил с одного языка на другой, объясняя тонкости и красоты чужих культур; часто рассказывал о России, ломая устоявшиеся стереотипы и представления о загадочной русской душе и дремучем русском мужике; затрагивал разнообразные вопросы литературной и общественно-политической жизни. Тургеневу особенно нравилось обсуждать, как сейчас бы сказали, различия менталитетов, особенности психологического и нравственного склада русских и французов, тем более, что наблюдения писателя и его личная жизнь давали богатый к тому материал.
Прежде всего они заинтересовались друг другом как писатели, понимающие толк в тонкостях литературного стиля. Флобер работал тяжело, тратя иногда неделю для завершения одной страницы, подыскивая прилагательные и шлифуя слово. По его собственному выражению, он из пота, капающего с бровей, извлекал идеальную фразу.
Этот беспрерывный труд в угрюмом одиночестве был вознагражден. Работы Флобера стали для многих иконами стиля. Тургенев, сам тонкий художник, отдавал должное французскому писателю, ценил его талант, убеждал «не поедать самого себя», «работать твердо для нас обоих». «Госпожу Бовари» он считал лучшим произведением современной ему литературы во Франции. Тургенев был в курсе творческой работы Флобера и всегда сообщал другу о статьях, появлявшихся в русской печати, об отзывах на его книги. Он перевел и напечатал в 1877 году «Иродиаду» и «Легенду о святом Юлиане». В конце жизни Тургенев посвятил Флоберу «Песнь торжествующей любви». Знакомство с русским писателем стало началом широкой европейской известности Флобера.
Суть отношений Тургенева и Флобера лучше, чем любые биографические очерки, раскрывает их переписка. 230 писем подтверждают внутреннюю близость и глубокую заинтересованность друг другом двух писателей. Их письма предоставляют уникальную возможность увидеть художников, анализирующих свой труд, формулирующих свои мысли о природе литературы, высказывающих наблюдения о людях и нравах эпохи. Их письма – яркое свидетельство напряженной духовной жизни, широты интеллектуальных интересов, которые были так характерны для обоих писателей. Переписка была для них органической потребностью в общении, в дружеской солидарности. Умные, наполненные личными переживаниями, трогательно-заботливые и насмешливо-ироничные, эти письма дают возможность увидеть человеческую сущность тех, кого давно называют «классиками». Г.Джеймс вспоминал, что Тургенев был в восторге от определения, которым любовно наградил его Флобер и которое характеризовало «безмерную мягкость и всегдашнюю нерешительность, присущие Тургеневу, как и многим его героям», – «размазня» (фр. poire molle – «мягкая груша»).
Восторженный и посылающий проклятья, жаждущий красоты и полный нигилизма Флобер и Тургенев – сдержанный и чувствительный, пессимистичный и исполненный высоких порывов – оба были щедры на дружбу. Флобер говорил, что для него дружба подобна верблюду: заставь его идти, и ты его уже не остановишь. Письма (не только друг к другу) были порой продолжением работы над их произведениями, это романы о самих себе, которые столь же увлекательно читать. Свободные, непринужденные, но всегда блестящие по форме письма Тургенева и Флобера – это высокая литература, не уступающая по значимости другим созданным ими шедеврам.
Письма рисуют психологические портреты писателей, что особенно характерно для последнего десятилетия, когда они теряли родных и друзей, боролись с недугами, страдали от холода одиночества и старости. «Мое сердце стало некрополем», – констатирует Флобер после смерти Жорж Санд и своей подруги Луизы Коле. Последние годы его жизни безрадостны и одиноки.
Находившийся в тот момент в России Тургенев отвечает: «… я вообще сейчас не могу ничего читать – кроме газеты, которую здесь получаю и которая сообщает о событиях на Востоке и заставляет меня размышлять. Думаю, что это начало конца! Но до тех пор сколько это сулит отрубленных голов, изнасилованных и истерзанных женщин, девушек, детей!! Полагаю, что мы (я имею в виду русских) не сможем избежать войны» (ТП 11, 412).
Россия собиралась вступить в войну с Турцией на стороне балканских славян, что беспокоило и пугало всю Европу. Тургенев предпринял поездку на родину из патриотических побуждений, хотя насильственные действия были ему всегда чужды.
В связи с франко-прусской войной Флобер в письмах к Тургеневу отмечает тяжелое общественное состояние Франции и полное равнодушие публики к литературе. Стыдясь того, что он француз, Флобер отказывается носить орден Почетного легиона и справляется у Тургенева, как ему «стать русским».
Очевидно, что кроме профессиональной, интеллектуальной общности этих в общем-то непохожих людей притягивало и роднило некое глубинное сходство СУДЕБ.
В. Набоков в лекции о «Госпоже Бовари» Флобера рассуждал о трех силах, формирующих человека: наследственность, среда и некий фактор Икс. В биографиях, в психологическом складе личностей, в интеллектуальных и художественных исканиях Тургенева и Флобера обнаруживаются множественные точки схождений.
Уже в ранних литературных опытах и поведенческих проявлениях Тургенева обнаруживается налет «байронического романтизма». Бунтарство как попытка преодоления собственной природы, как некий эстетический и психологический вызов звучат в одном из писем Полине Виардо: «… я предпочитаю Сатану, тип возмущения и индивидуальности. Какой бы я ни был атом, я сам себе владыка; я хочу истины, а не спасения; я чаю его от своего ума, а не от благодати» (5, т. 1, с. 449).
Налицо перекличка с заявлением Флобера другу – Э.Шевалье: «Право, если я кого-нибудь действительно глубоко уважаю, то только двоих — Рабле и Байрона; оба они писали для того, чтобы вредить роду человеческому, и смеялись ему в лицо. Какое величественное положение: человек один противостоит всему миру!» 18
В ранней прозе и письмах начального периода возникает характерная для обоих писателей антитеза ничтожества и величия, между которыми, как между двумя безднами, обретается человек. Последующая судьба и литературное творчество Тургенева и Флобера – отражение борьбы в глубинах их личностей извечных непримиримых начал: материального и идеального, чувственного и разумного, естественного и нравственного, борьбы между иллюзией и реальностью, между жизнью придуманной и подлинной.
При этом Тургенев подчеркивал свою безрелигиозность, признаваясь: «. я не христианин в Вашем смысле, да, пожалуй, и ни в каком».
Следует отметить постепенную эволюцию сознания как Флобера, так и Тургенева: ее можно определить как движение от трагического мировосприятия к гармоничному пантеизму и осмысленному стоицизму. Правильнее даже говорить о сочетании рационального и иррационального: в зрелых произведениях писатели изображали драмы и конфликты «конечного человека», обреченного на «незнание», сами же мудро «понимали все и ничего не осуждали».
К концу жизни не без влияния Шопенгауэра, которым в 60-е годы был увлечен Тургенев, и известных жизненных обстоятельств оба писателя приходят к философии пессимизма, к трагическому ощущению личности в мире «всеобщем». В прозе и в письмах неоднократно звучит мысль о том, что ценность души определяется возложенными на нее мучениями.
С юности мысля душу как «живую бездну», бездну страстей, и Тургенев и Флобер провоцировали страдания, неумеренно рефлексировали, что неизбежно отозвалось в их испытании Любовью.
О великой любви Тургенева к Полине Виардо написано много и разное. Не развивая эту тему, приведем лишь некоторые высказывания Флобера о своих чувствах, чтобы обнаружились определенные созвучия и внутренняя близость писателей, позволявшая им понимать друг друга.
Флоберовская «жизнь сердца» удивительным образом рифмуется с тургеневской.
Глава XXVII. Дружеские связи с французскими писателями
За время своей жизни за границей Тургенев не редко встречался со многими представителями главнейших европейских литератур.
Особенно часто бывал в их кругу Тургенев в семидесятые годы, когда переехал из Баден-Бадена в Париж.
Еще до сближения с этой группой писателей Тургенев познакомился в 1857 году с Проспером Мериме, который, как мы помним, во время Крымской войны с большим сочувствием встретил выход во Франции отдельного издания «Записок охотника». С тех пор Мериме не переставал внимательно следить за развитием таланта Тургенева.
Внутренний мир французского писателя не сразу раскрылся Ивану Сергеевичу. Сначала Мериме показался ему чрезмерно сдержанным, замкнутым и сухим человеком. И лишь со временем он понял, что у Мериме под наружным равнодушием кроется «самое любящее сердце».
Особенно дорого было Тургеневу то, что Мериме проявлял большой интерес к русскому народу, к его истории, к быту, искренне любил русскую литературу и русский язык. По словам Тургенева, Мериме «положительно благоговел перед Пушкиным и глубоко и верно понимал и ценил красоты его поэзии». В одной из своих статей он поставил Пушкина на первое место во всей европейской поэзии XIX века.
Именно любовь к Пушкину и заставила Мериме изучить русский язык, необычайное богатство которого поразило его.
Проспер Мериме явился одним из первых переводчиков произведений Пушкина, Лермонтова и Гоголя во Франции, и в ряде случаев работа над этими переводами была осуществлена им в сотрудничестве с Тургеневым.
В нем Мериме проницательно увидел продолжателя пушкинских и гоголевских традиций. Он считал его крупнейшим современным прозаиком и настойчиво рекомендовал своим друзьям знакомиться с его произведениями. Перу его принадлежат переводы некоторых повестей и рассказов Тургенева.
Живя в Баден-Бадене, Тургенев постоянно переписывался с Мериме. Они делились в письмах своими творческими замыслами и планами и проявляли активный интерес к работе друг друга.
В следующем году Мериме выступил в газете «Монитер» со второй статьей о Тургеневе. Он писал, что имя русского романиста стало настолько популярным во Франции, что каждое его новое произведение ожидается там с таким же нетерпением, как и в России.
Характеризуя творческую манеру Тургенева, уже признанного тогда во Франции одним из вождей реалистической школы, Мериме подчеркнул беспристрастие, свойственное русскому писателю, который «не объявляет себя судьею современного общества, а рисует его таким, каким видел его».
Мериме говорит об острой наблюдательности Тургенева, о его большом искусстве психологического анализа и необыкновенной поэтичности описаний природы.
В последних числах сентября 1870 года Тургенев получил от Мериме из Франции короткое письмо, в котором тот благодарил Ивана Сергеевича за присылку оттиска «Казни Тропмана» и высказывал свое суждение об этом очерке.
Письмо было написано Проспером Мериме за три часа до смерти. Прочитав через несколько дней в бельгийской газете известие о его кончине, Тургенев тотчас же послал в редакцию «Петербургских ведомостей» некролог, в котором дал общую оценку деятельности французского писателя, отметив его обширные и разнообразные знания, его всегдашнее стремление быть правдивым в искусстве, точность и простоту его стиля.
Спустя десять лет Тургенев в своей речи на открытии памятника Пушкину в Москве в 1880 году вспомнил о неизменной любви Мериме к великому русскому поэту и привел слова французского писателя, сказанные ему, Тургеневу, однажды:
«Ваша поэзия ищет прежде всего правды, а красота потом является сама собою; наши поэты, напротив, идут совсем противоположной дорогой: они хлопочут прежде всего об эффекте, остроумии, блеске, и если ко всему этому им предстанет возможность не оскорблять правдоподобия, так они и это, пожалуй, возьмут впридачу».
Из французских писателей старшего поколения близко знакома с Тургеневым была и Жорж Санд. Впервые он встретился с нею в пору молодости: их познакомил Михаил Бакунин в сороковых годах, когда имя Тургенева во Франции никому еще не было известно.
В дальнейшем они не виделись по крайней мере лет двадцать.
За это время Тургенев завоевал европейскую славу. Некоторые его повести и рассказы, переведенные на французский язык, стали известны Жорж Санд, и она в конце 1868 года писала о Тургеневе своему близкому другу Флоберу: «Я его очень мало знаю, но знаю наизусть. Какой талант, и как это оригинально и сочно!»
Французскую писательницу, как и Проспера Мериме, покорила простота, правдивость и глубина содержания произведений Тургенева. Сопоставляя их с произведениями своих соотечественников, она замечает: «Я нахожу, что иностранцы пишут лучше нас. Они не позируют, а мы драпируемся или бесцеремонно распоясываемся. У французов нет более общественной среды и нет более интеллектуальной среды».
Весною следующего года Жорж Санд писала Флоберу, что ей хотелось бы возобновить знакомство с Тургеневым, рассказы которого восхищают ее. Она просила Флобера, как только он закончит работу над романом «Воспитание чувств», привезти Тургенева в ее усадьбу Ноган.
Однако впервые Иван Сергеевич приехал в Ноган лишь осенью 1872 года и не в обществе Флобера, а с Полиной Виардо и двумя ее взрослыми дочерьми Марианной и Клоди. Полину Виардо связывала с Жорж Санд тридцатилетняя дружба.
Вскоре после этого свидания в газете «Тан» появился жанровый очерк Жорж Санд «Пьер Бонен»; очерку было предпослано обращение писательницы к Тургеневу:
«Найдя в своих ящиках этот слабый набросок портрета с никому неведомого человека, умершего много лет назад, я спросила себя, достоин ли он того, чтобы появиться в свет? Я была под обаянием той обширной галереи портретов с натуры, которую Вы напечатали под заглавием «Воспоминания русского барина». Какая мастерская живопись! Как их всех видишь, и слышишь, и знаешь, всех этих северных крестьян, еще крепостных в то время, когда Вы их описывали, и всех этих деревенских помещиков, минутная встреча с которыми, несколько сказанных слов были достаточны, чтобы нарисовать образ, животрепещущий и яркий. Никто не мог бы делать это лучше Вас. «
Растроганный Тургенев отвечал ей: «Вы легко можете себе представить, что я перечувствовал, читая вчерашний «Тан».
Ознакомившись с переводом рассказа Тургенева «Живые мощи», Жорж Санд назвала автора мастером, у которого должны учиться современные писатели.
Впоследствии Тургенев еще несколько раз приезжал в Ноган к Жорж Санд и с Полиной Виардо и с Флобером.
Весною 1876 года он получил по почте томик ее сказок «Говорящий дуб», и тут ему вспомнилось, как в первый свой приезд в Ноган он целый вечер рассказывал сказки маленьким внучкам Жорж Санд.
Прошло два месяца, и по дороге в Спасское Тургенев прочитал в газете «Новое время» известие о смерти французской писательницы. А потом пришло письмо от Полины Виардо, из которого он узнал, что когда хоронили Жорж Санд, один из крестьян сказал, кладя венок на могилу:
— Это от имени крестьян Ногана, не от имени бедных, по ее милости здесь бедных не было.
В небольшой статье, посвященной памяти Жорж Санд, Тургенев напомнил о том восторженном удивлении, которое вызвали ее первые романы в России.
Русская публика была одна из тех, на которую госпожа Санд имела наибольшее влияние, и это надо было сказать. Бедная, дорогая госпожа Санд, она нас обоих любила, Вас в особенности, это понятно; какое у нее было золотое сердце! Полное отсутствие мелких, ничтожных, фальшивых чувств! Какой прекрасный человек и какая добрая женщина!»
Относясь с глубокой симпатией к Санд, как к человеку и писательнице, ценя и уважая Проспера Мериме, Тургенев испытывал совершенно особенное чувство к Гюставу Флоберу. Он относил его к числу немногих бесконечно дорогих ему людей.
Флобер отвечал ему тем же, говоря, что не знает другого человека, с которым он так охотно мог бы делиться своими сокровенными мыслями.
Они познакомились в начале 1863 года и сразу почувствовали взаимное расположение. Тургенев, считавший «Госпожу Бовари» «самым замечательным произведением новейшей французской школы», послал тогда же Флоберу книгу своих избранных повестей и рассказов, изданных на французском языке под названием «Картины из русской жизни».
Некоторые произведения Тургенева были, по-видимому, хорошо известны Флоберу и до личного знакомства с ним. В своем первом письме к нему он писал:
«Дорогой господин Тургенев! Как я Вам признателен за Ваш подарок. Давно уже Вы являетесь для меня мэтром. Но чем больше я Вас изучаю, тем более изумляет меня Ваш талант. Меня восхищает страстность и в то же время сдержанность Вашей манеры письма, симпатия, с какой Вы относитесь к маленьким людям и которая насыщает мыслью пейзаж. Точно так же, как чтение «Дон-Кихота» вызывает у меня желание ехать верхом на коне по белой от пыли дороге и есть в тени утеса оливки и сырой лук, так, читая Ваши «Картины из русской жизни», мне хочется трястись в телеге по снежным просторам и слушать волчий вой. От Ваших произведений исходит терпкий и нежный аромат, чарующая грусть, которая проникает до глубины души. Каким Вы обладаете искусством! Какое сочетание умиления, иронии, наблюдательности и красок! И как всё это согласовано! Как Вы умеете вызывать все эти впечатления! Какая уверенная рука!
Оставаясь самобытным, Вы не выходите из рамок обычного. Сколько я нашел в Вас перечувствованного, пережитого мною. В «Трех встречах», в «Якове Пасынкове», в «Дневнике лишнего человека». всюду. Я был очень счастлив познакомиться с Вами две недели тому назад и пожать Вам руку».
Между ними завязалась переписка. Они стали встречаться, но в шестидесятые годы они и писали друг другу и встречались не так часто, как в семидесятые, когда Тургенез переселился снова в Париж.
Иван Сергеевич не раз гостил у Флобера в его усадьбе Круассе под Руаном и, в свою очередь, настойчиво звал его провести вместе лето в Спасском. Но «неистового» в работе Флобера невозможно было оторвать от письменного стола. Он даже и на путешествие в Ноган к Жорж Санд соглашался с большим трудом, хотя искренне скучал без ее общества.
«Почему нельзя жить вместе?
В их взглядах на литературу и искусство было немало общего. Они внимательно прислушивались к критическим суждениям и советам друг друга, считая, что никто лучше собрата по перу не разберется в плане, в композиции, в стиле, в деталях произведения, что одобрение настоящего художника есть лучшая награда за труд.
Флобер восторженно отзывался о «Вешних водах», о «Несчастной», о «Первой любви», о «Накануне» и других произведениях Тургенева: «Вы хорошо знаете жизнь, мой друг, и умеете рассказать то, что знаете, а это более редкий случай. Я хотел бы быть учителем словесности, чтобы разъяснять Ваши книги. «
В ответ на один из таких отзывов Тургенев писал: «Я чувствую, что мастер стоял перед моей картиной, смотрел на нее и одобрительно кивнул головой. «
Уезжая, он просил Флобера прислать ему и другие главы романа. Просьбу его Флобер исполнил, и 24 ноября Тургенев писал своему другу: «Если весь Ваш роман так же сильно написан, как те отрывки, которые Вы мне прислали, то Вы создали шедевр!»
Флобера и Тургенева сближали не только общность литературных вкусов, любовь к искусству и широкая эрудиция, но отчасти и сходство характеров.
Они любили бывать вместе, и им казалось, что они никогда не наговорятся вдоволь. Постепенно обоюдная симпатия перешла в неразрывную интимную дружбу.
Когда Флобер покидал Круассе и приезжал на время в Париж, Тургенев каждое воскресенье посещал его квартиру, где в этот день собирался цвет столичной интеллигенции: писатели, художники, ученые, журналисты, издатели.
И. С. Тургенев. Портрет маслом работы И. Е. Репина. (Фрагмент.) 1883 г.
Тургенев, по словам Мопассана, обычно приходил первый, и хозяин, радостно встречая его, целовал, как брата. Случалось, что Иван Сергеевич приносил с собою книги Пушкина, Гёте, Шекспира и, усевшись в глубокое кресло, свободно переводил своим французским друзьям произведения великих писателей.
Памятник на могиле И. С. Тургеневу на Волновом кладбище в Ленинграде
В семидесятые годы и в начале восьмидесятых Тургенев особенно деятельно способствовал сближению русской и западноевропейских литератур, особенно французской. Благодаря его содействию появлялись переводы на французский, английский, немецкий языки сочинений Пушкина, Гоголя, Крылова, Лермонтова, Салтыкова-Щедрина, Писемского. К некоторым изданиям он давал предисловия, популяризируя за рубежом лучшие произведения русской литературы.
С другой стороны он стремился продвинуть в русские журналы произведения Флобера, Золя, Мопассана, Гейне и других писателей. Не надеясь на то, что новеллы Флобера «Иродиада» и «Легенда о Юлиане Странноприимце», написанные «мраморным слогом», смогут быть достойным образом переведены для русских читателей, Тургенев сам взялся за их перевод и отнесся к этой задаче с исключительным усердием. Это был, как он говорил, «труд любви».
Золя всегда вспоминал с благодарностью, что именно Тургенев представил его русской публике в самый тяжелый момент его литературной карьеры. В то время молодой французский писатель подвергался гонениям за свою публицистическую статью «На следующий день после кризиса».
При содействии Тургенева романы Золя «Проступок аббата Мурэ» и «Его превосходительство Эжен Ругон» были опубликованы на русском языке прежде, чем на французском.
В 1875 году Золя становится, по инициативе Тургенева, постоянным сотрудником журнала «Вестник Европы», где он напечатал более шестидесяти статей и очерков, касавшихся главным образом вопросов литературы и искусства. Золя утверждал, что Россия возвратила ему веру и силу, предоставив трибуну и живую, отзывчивую аудиторию. В дальнейшем, получив широкое признание в России, Эмиль Золя на все предложения русских издателей неизменно отвечал:
— Позвольте мне прежде переговорить с моим другом Тургеневым: он так много для меня сделал, что я привык ему верить и никакого дела не начинать без его совета во всем, что касается русской литературы и прессы.
Не только Золя, но и Эдмонд Гонкур, Доде, Мопассан единодушно свидетельствовали о сильном и благотворном влиянии на них Тургенева. В беседах с ними русский писатель часто говорил о необходимости изучать прежде всего живую действительность, которая должна быть основой настоящего искусства.
Мопассан, как и другие французские писатели того времени, признает, что Тургенев в большой мере способствовал распространению реализма во Франции. Его прогрессивные взгляды на задачи литературы явились для этих авторов своего рода откровением. Старые формы романа, построенного на искусственной интриге, не удовлетворяли Тургенева. Он часто внушал своим французским друзьям, что в основе романа должна лежать действительность, а не надуманные приключения.
Называя себя учеником Тургенева, Мопассан восхищался гениальным романистом, изъездившим весь свет, знавшим всех великих людей своего времени, прочитавшим все, что только в силах прочитать человек, и говорившим на всех языках Европы так же свободно, как на своем родном.